Савва подошел к маленькой бронированной дверце в стене и с силой постучал. Как и следовало ожидать, никто не отозвался.

– Качественная работа, заботятся геи о своей безопасности, ничего не скажешь…

– Так ведь у нас не Сан-Франциско, у нас еще не все прогрессивно относятся ко всяческим меньшинствам, – ответила Лизавета. – Ладно, пошли, в подозрительное ты меня привел местечко. Может, и школа телохранителей здесь не случайно? – Она говорила про одну школу, а думала про другую, про ту, которой так боялся упавший на пол весельчак в бежевом костюме и следы которой они нашли в Петербурге.

– А ведь точно, – азартно отозвался Савва. – Надо бы понаблюдать за ними.

– Не дури, здесь тебе крепкие парни с пестиками понаблюдают! – Лизавете вдруг стало страшно. Бывает такой липкий, бессознательный страх, когда боишься не чего-нибудь конкретного, а боишься вообще. – Лучше поехали домой!

Они вернулись к многострадальной Саввиной «копейке», раздолбанной и исцарапанной до невозможности. Савва возвел в абсолют знаменитый тезис о том, что автомобиль не роскошь, а средство передвижения. Поэтому из принципа не мыл и не чистил машину. Бегает – и хорошо. Лизавета долго вертелась на переднем сиденье – устраивалась так, чтобы пружины не впивались в спину и ниже. Занятая тем, как бы усесться поудобнее, она с завистью бросила взгляд на ехавшую за ними следом «Ауди» с затемненными стеклами – там пассажирам не приходилось беспокоиться о таких пустяках, как комфорт.

Всю дорогу до студии Лизавета мучилась, а когда они форсировали ямы, которых немало и в центре города, даже несколько раз вскрикнула – плохая подвеска делала удары взбунтовавшися пружин просто нестерпимыми. Заодно Лизавета ругала Савву, который довел свои принципы до абсурда. Савва вяло отругивался и все старался свести разговор к будущему репортажу о школе телохранителей. Ни он, ни она не заметили, что «Ауди» ехала за ними до самой студии.

УРОК МУЖЕСТВА

День зарплаты для всех служащих – святой день. А на телевидении, где значительная часть сотрудников, особенно творческих, в силу разных причин на службу ходит изредка, это вообще – день всех святых. Именно в день зарплаты в кафе и буфетах выстраиваются длинные змееподобные очереди, именно в день зарплаты, а значит, дважды в месяц, можно встретить старых друзей и заклятых врагов. День зарплаты – это еще и день общестудийной вечеринки. Все, от операторов до ведущих и от студийных техников до администраторов, стараются себя побаловать – кто водочкой, кто винцом, а кто пирожными. День февральской зарплаты не стал исключением.

Савва, Лизавета и Славик Гайский сидели в Лизаветином кабинете и пили чай с коньяком и тортом.

Торт принес Славик, он почему-то решил сделать Лизавете подарок. Какой и к какому празднику, непонятно. Из его путанных объяснений получалось, что это либо заблаговременное поздравление с Восьмым марта, либо страшно запоздалое приветствие к Дню печати, который с некоторых пор празднуется у нас в России 13 января, то ли просто торт в ясный зимний день. Лизавета не успела толком разобраться, как появился Савва. Он внимательно осмотрел и даже обнюхал торт, купленный не где-нибудь, а во французской кондитерской «Тритэ», признал его удовлетворительным и заявил, что пить голый чай с тортом в день зарплаты – извращение. И тут же пригласил Славика прогуляться до израильского магазина на Каменноостровском, куда, по его данным, завезли вполне пристойный армянский коньяк, и по разумной цене. Савва вообще уделял много внимания этой теме.

Когда они вернулись с бутылкой, приготовленный Лизаветой чай был разлит по чашкам из небьющегося стекла, а коньяк – по фаянсовым японским стопочкам, и Савва затеял долгий разговор на тему «Соотношение „цена – качество“ в России и в мире». Тут было что сказать всем и каждому. Лизавета посетовала, что в бутиках под видом эксклюзивной одежды продают обыкновенный корейский ширпотреб. Славик тут же вспомнил, сколько сюжетов он снял на подпольных винокуренных заводиках, где гонят бодягу. А раз ее гонят в таких количествах, значит, и продают не меньше. Не в Израиль же экспортируют! Савва же, как и подобает резонеру, делал выводы:

– Это все-таки коньяк, не опускаются израильтяне до торговли бодягой. – Он сделал маленький глоток и зажмурился от удовольствия. – Не то что наши. Пока российский бизнес не научится работать в условиях нормальных, а не бешеных прибылей, все так и будет. Это ведь французишки с англичанами и немчурой довольствуются жалкими тринадцатью процентами, а наш без ста-двухсотпроцентной накрутки и с дивана не слезет! К тому же еще классики писали, что русский купец чувствует себя человеком лишь тогда, когда продает подгнивший или залежалый товар. В противном случае ему кажется, что его обманули. – Савва темпераментно махнул рукой и чуть не уронил рюмку. – Они страдают, торгуя качественными продуктами. Особенно по разумной цене!

Лизавета подвинула его фаянсовую стопку ближе к центру журнального столика.

– У меня такое впечатление, что в свое время рекламный слоган для «Доси» придумал ты! Но это вовсе не означает, что надо стопки бить. Они качественные и дороги мне как подарок.

– И вообще, не бить, а пить надо, – схватился за бутылку Славик.

После второй рюмки они перешли к обсуждению местных новостей. Славик поведал о новом невиданном драконстве, учиненном главным режиссером «Новостей».

– Он теперь требует, чтобы мы постоянно сидели в операторской комнате. Причем все, кто стоит в расписании. Даже если сюжетов нет и не предвидится, а до окончания смены двадцать минут. Вовка ушел в столовую, ему влепили выговор.

– А что, в столовую тоже нельзя? – с интересом посмотрела на оператора Лизавета. Славик грустно покачал головой.

– Не-а, он говорит, мы все время должны быть под рукой. Потому что пора горячая – выборы.

– Он КЗОТ читал? – задал риторический вопрос Савва и сам же ответил: – Впрочем, КЗОТ давно уже не в моде. Но он все-таки зверь.

Очередное зверство, учиненное главным режиссером, казалось вдвойне противным потому, что было бессмысленным. Можно понять и если не принять, то объяснить любые мероприятия по укреплению дисциплины. В «Петербургских новостях», как и везде, достаточно халявщиков и любителей прокатиться на чужом горбу. Операторский батальон – не исключение. Бывали случаи, когда съемки срывались из-за того, что операторы разбегались, словно тараканы при зажженном свете, а потом долго лепили душераздирающие истории о том, что выпускающий не нашел их в кафе или в туалете. Но с некоторых пор всех операторов оснастили милыми и удобными устройствами под названием «пейджер», и теперь при желании найти любого – не проблема. Так что решение посадить их едва ли не на цепь в операторской было чистой воды садизмом и произволом.

– Он, правда, два компьютера поставил, чтоб нам не скучно было, но есть-то все равно хочется! – жалобно добавил Славик Гайский.

– А ты торт ешь, – заботливо посоветовала ему Лизавета. Славик кивнул и взял большой ненецкий нож, который Лизавете прислали почитатели из Тюмени. Осторожный стук в дверь прервал светскую беседу.

– Да, – солидно крикнул Савва и недоуменно посмотрел на Лизавету. Китайские церемонии в «информации» не в ходу. Даже когда здесь правила склонная к чинопочитанию номенклатура, все – от главного редактора до машинистки – были на «ты», а кабинеты стояли с распахнутыми дверями. – Да, открыто, – повторил приглашение Савва, а Лизавета встала, чтобы открыть дверь застенчивому посетителю.

На пороге стояла гримерша. Марина выглядела усталой и измученной – под глазами тени, в уголках рта глубокие морщины. Разительная перемена за какие-нибудь три дня, ведь Марина всегда была веселой и разговорчивой. Сейчас она явно пыталась найти нужные слова.

– Добрый день, Мариночка, – поприветствовала гостью Лизавета, – проходите, пожалуйста. Хотите чаю?

– И коньяку! – Савва, сидевший в самом удобном кресле, пересел на стул, уступая лучшее место даме.